— Дмитрий Анатольевич, год назад в интервью "Эксперту" вы говорили, что идеология,
вокруг которой возможно сплочение элит, — это сохранение эффективного государства в существующих границах. Этот тезис
близок к тому, что теперь называется суверенной демократией, или нет?
— В существенной мере именно это и имелось в виду. Сохранение государства в текущих
границах, по сути, есть элемент государственного суверенитета. Что же касается
самих понятий, то я бы ими не увлекался. Игра в термины — всегда некоторое упрощение.
Мне кажется, "суверенная демократия" — далеко не идеальный термин, впрочем, как
и любой другой. Гораздо более правильно говорить о подлинной демократии или просто
о демократии при наличии всеобъемлющего государственного суверенитета. Если же
к слову "демократия" приставляются какие-то определения, это создает странный
привкус. Это наводит на мысль, что все-таки речь идет о какой-то иной, нетрадиционной
демократии. И сразу же задается определенный угол зрения. Особенно в комментариях
некоторых наших партнеров.
Демократия и государственный суверенитет должны быть вместе. Но одно не должно
подавлять другое.
— Вы имеете в виду суверенное демократическое государство? И полагаете, что два
прилагательных к государству — это перебор?
— Возможно, у меня на это более формальный взгляд, чем у моих коллег. Причина
— мое юридическое образование. Меня учили, что есть триада признаков государства:
форма государственного устройства, форма правления и политический режим. Это три
кита, на которых стоит государство. Но если говорить о политическом режиме, форме
государства, форме государственного устройства, то, конечно, демократия — абсолютно
фундаментальная вещь. И ее можно противопоставлять только диктаторским и тоталитарным
режимам. Что касается суверенитета, то не следует забывать, что он означает верховенство
государственной власти внутри страны и ее независимость вне пределов государства.
Поэтому, когда говорится о таком признаке государства, как суверенитет, имеются
в виду именно эти качественные категории. Они в не меньшей степени важны, чем
сама демократия. Но это все-таки понятия, находящиеся в разных плоскостях.
— Но есть страны, которые не являются полностью суверенными, потому что, например,
у них нет собственной финансовой системы, хотя, конечно, есть границы и конституция...
— Здесь и находится корень расхождения между вашим пониманием и моим. Для меня
"суверенитет" — понятие юридическое, а для вас — элемент экономического устройства
страны. Это, на мой взгляд, разные вещи. Я приверженец конструкции реального политического
суверенитета, то есть суверенитета государства.
В выражении "суверенная демократия" просматривается еще и калька с английского
sovereign democracy . Но для нас эта калька не вполне подходит. Во-первых, у нас разное понимание
и правовой системы, и даже некоторых правовых терминов. Во-вторых, в этой конструкции
термин sovereign , по-видимому, означает все-таки не "суверенный" в нашем понимании, а "государственный"
или "национальный". Из этой конструкции вытекает еще одна интересная вещь, о которой
сейчас много говорят, — это идея суверенной экономики.
— То, что обсуждалось недавно на форуме "Деловой России"?
— Этот термин, откровенно говоря, мне нравится еще меньше. Если суверенная демократия
— это демократия плюс жесткий государственный суверенитет, то это вполне обоснованно.
Но если буквально трактовать термин "суверенная экономика", то это государственная
экономика. А ни вы, ни я, ни наши коллеги из "Деловой России" не являемся приверженцами
идеи огосударствления экономики. Хотя нам периодически это и приписывают. Кроме
того, если рассматривать термин "суверенитет" как эквивалент независимости, то
возникает вопрос: что такое независимая экономика? Все экономики друг от друга
зависимы, они не могут быть полностью независимыми в условиях глобализации. Более
того, по ряду параметров мы стремимся к зависимости. Возьмем идею обмена промышленными
активами в энергетике, столь популярную в последнее время. Это же прямая зависимость
друг от друга. Европейцы нам говорят: вы нас ставите в сложное положение, мы начинаем
избыточно зависеть от российских поставок газа. Но если мы осуществляем обмен
активами, то тогда и мы попадаем в аналогичную зависимость. И это самая крепкая
форма экономического взаимодействия.
Разделение энергетических рисков
— Идея обмена активами — это продолжение той новой концепции энергетической безопасности,
которую предлагает Россия миру. Если пытаться формулировать коротко, то это стабильность
для потребителей в обмен на стабильность для производителей. Фактически это навязывание
западным странам совершенно новых, непривычных для них — взаимозависимых — отношений
с энергопроизводящими державами. Насколько европейские страны и США готовы к такой
концепции?
— Хотел бы внести ясность в понимание той концепции решения мировых энергетических
проблем, которую предлагает Россия. У нашей страны действительно сформировалось
особое, комплексное отношение к проблеме энергобезопасности. Это обусловлено спецификой
географического, экономического и политического положения России. Мы являемся
как крупным экспортером, так и крупным потребителем энергоресурсов, а также значимым
транзитным государством. Поэтому мы в состоянии понять и учесть точки зрения многих
игроков глобального энергетического рынка.
Мы видим, как возросла степень взаимозависимости участников энергетических рынков.
Это означает, что для процветания всех надо учитывать интересы каждого. Не может
быть надежности поставок для потребителей без надежности рынков сбыта для производителей.
Поэтому, когда мы говорим о безопасности предложения и безопасности спроса на
энергию (или, вашими словами, стабильности для потребителей в обмен на стабильность
для производителей), мы имеем в виду, что интересы производителей и потребителей
энергии должны учитываться в равной мере. Прежде всего речь идет о повышении прозрачности
и предсказуемости энергетических рынков. Так же как потребителям важно знать об
объемах запасов энергоресурсов, производителям необходимо точно оценивать спрос
в странах-потребителях и его динамику. Кстати, именно на этом и основано наше
сложное отношение к Энергетической хартии. Она писалась под углом жесткой защиты
интересов потребителей. Но в каждой сделке две стороны. Поэтому часть положений
этого документа должна быть модифицирована, отражая новый баланс сил и интересов
на энергорынке. Либо надо идти к новой глобальной энергетической конвенции. В
текущем состоянии Энергохартия для России неприемлема.
— Какую конкретную проблему взаимодействия участников энергетического рынка решает
обмен активами?
— Здесь речь идет об объективном дисбалансе в распределении инвестиционных рисков.
Сегодняшние проблемы мировой энергетики во многом обусловлены колоссальными потребностями
в инвестициях во все звенья энергетической цепи. А помимо прозрачности энергетических
рынков и предсказуемости регулирования взаимопроникновение капиталов — еще один
ключевой пункт в привлечении инвестиций в добычу, транспорт и переработку энергетических
ресурсов. Ведь концентрация всех рисков на стороне поставщика, безусловно, не
способствует безопасности поставок. Взаимное же участие в активах энергетических
компаний означает не что иное, как взаимное участие в разделении рисков. И их
надо разделять между разными видами энергетического бизнеса, а в ряде случаев
и между бизнесом и государством. Это важное условие стимулирования разработки
новых месторождений, дальнейшего развития трубопроводных систем, танкерных перевозок
жидких и газообразных углеводородов, а также межгосударственных систем электропередачи.
Сегодня нам удалось полностью разъяснить нашу позицию в отношении безопасности
спроса, в частности идею обмена активами, партнерам по G8. Эта идея воспринимается
как один из инструментов повышения устойчивости глобального энергообеспечения
и поэтому не встречает сопротивления. Да и вообще "восьмерочный" процесс не приемлет
такой постановки вопроса, как навязывание какой-либо идеи. Все решения, принимаемые
на саммитах G8, проходят многократные обсуждения и оглашаются лишь в том случае,
если их поддержат все страны.
Что касается интересных для нас стран и направлений энергосотрудничества... Россия
— глобальная энергетическая держава. Она заинтересована в продвижении на самые
разные рынки. Как на Западе, в Европе, так и в Средней Азии и на Дальнем Востоке.
Могут быть и более экзотические направления. Заинтересована как в приобретении
промышленных энергетических активов, так и в получении доступа к потребительским
сетям. Естественно, на взаимовыгодной и сбалансированной основе. При выполнении
всех ранее возникших договорных обязательств.
— В обмен на наше присутствие на их энергетических рынках предполагается допустить
иностранный капитал к разработке месторождений. Какими сегодня видятся пропорции
участия в разработке новых месторождений между разными странами: российские–западные–восточные?
— Разработка российских месторождений иностранными компаниями — это не уступка
в ответ на наше присутствие на их энергетических рынках. Это продолжение вопроса
о разделении рисков. Сегодняшний уровень и объем инвестиций для реализации проектов
принципиально отличается от того, который был даже пять лет назад. Поэтому и уровень
рисков совсем не тот. Скажем, строительство Балтийской трубопроводной системы
обошлось в 2,2 миллиарда долларов, а строительство только первой очереди трубопровода
Восточная Сибирь-Тихий океан оценено в 6,6 миллиарда долларов, всего же проекта
— в 11,5 миллиарда долларов. А что говорить о стоимости освоения Штокмана!
Наша экономика должна быть открытой и прозрачной. Поэтому условия для инвестирования
должны быть максимально транспарентными и равными для всех участников. Прозрачными
должны быть и ограничения, необходимые для защиты национальных интересов. Россия
— страна с уникальными природными богатствами. Поэтому мы не можем допустить иностранного
контроля над стратегическими месторождениями. Проект нового закона о недрах и
ряда других законодательных актов учитывает это.
Сегодня инвесторы из западных и восточных стран одинаково энергично осваивают
перспективные рынки на территории нашей страны. Это особенно заметно в регионах
Сибири и Дальнего Востока. А компании каких стран будут разрабатывать новые месторождения,
станет понятно лишь по итогам конкурсов.
— Достаточно ли у России политических и инвестиционных возможностей для того,
чтобы одновременно эффективно работать и на западном, и на восточном энергетических
рынках?
— Сегодня без активного и равноправного участия нашей страны и тем более вопреки
ее интересам не может быть успешно решена ни одна серьезная глобальная или межрегиональная
проблема ни на Западе, ни на Востоке. Европейский союз — наш давний и основной
партнер. Мы также исходим из того, что Россия — неотъемлемая часть Азиатско-Тихоокеанского
региона. Прирост ежегодного товарооборота нашей страны со странами АТР составляет
более 20 процентов. С Китаем, например, торговля растет на 20–30 процентов в год.
В силу своего уникального потенциала транзитной территории (речь идет о грузопотоках
между тихоокеанским и европейским центрами мировой экономики) Россия уже играет
одну из ключевых ролей в формировании новой транспортной и энергетической архитектуры
в АТР. И мы готовы развиваться дальше. Естественно, с опорой на инвестиционные
возможности наших партнеров.
Возвращаясь к Европе, хочу упомянуть принятый на днях закон "Об экспорте газа".
Он будет содействовать нашей эффективной работе на западных рынках. Исключая конкуренцию
российских поставщиков за рубежом, которая может привести к значительному снижению
экспортных цен на газ, мы тем самым защищаем экономические интересы России. Гарантируем
исполнение международных обязательств по экспорту газа. Кстати, в связи с этим
хочу заметить, что ни одна страна мира, вне зависимости от уровня развития экономики
и рыночных механизмов, пока что не отказалась от применения мер протекционистского
характера. Но протекционизм должен быть современным и эффективным. Иначе он превращается
в посмешище.
Глобальная финансовая политика
— На форуме в Санкт-Петербурге вы говорили о необходимости изменения подходов
к глобальной финансовой политике. Пожалуй, самым острым было предложение изменить
стандарты в отношении развитых стран, фактически обязав их поддерживать более
стабильную внутреннюю финансовую политику. Это довольно радикальное предложение,
особенно для США, так как предполагает изменение их финансовой политики в угоду
неким международным авторитетам. Рассчитываете ли вы на успех этой линии?
— Я говорил скорее о том, что нынешнее положение вещей в развитых странах — это
вызов развитию всей мировой экономики. Крупнейшая экономика сегодня — США. И негативные
процессы в экономике и финансах этой страны негативно отражаются на развитии всего
мирового хозяйства и мировой торговли. А картина в США пока весьма сложная. Американская
экономика, несомненно, сильна своими финансовыми институтами. На форуме шведские
коллеги высказали тезис, что американская экономика — это, по сути, Идея. Идея
свободного предпринимательства и свободного рынка. В чем-то это так. Но одними
идеями сыт не будешь. Факт остается фактом: сегодня мы наблюдаем самый большой
за всю историю бюджетный и торговый дефицит в этой стране. Это не может не настораживать.
Точно так же, как и слишком сильное повышение курса евро по отношению к доллару.
Это негативно сказывается на экономическом росте в Европе, а ведь Евросоюз — наш
главный внешнеторговый партнер.
И это все происходит на фоне того, что американский доллар, по сути, является
единственной настоящей мировой валютой, в том числе резервной. Поэтому мы и призываем
развитые страны, с одной стороны, к более ответственной финансовой политике, а
с другой — к снятию преград для появления других мировых резервных валют регионального
масштаба. Успех этой линии будет достигнут только в результате скоординированной
работы всех развитых и развивающихся экономик, всех ключевых игроков мирового
разделения труда. У России в этой работе есть свое место.
— Вы упомянули и о том, что Россия может в будущем стать обладателем одной из
резервных валют мира. О каком временном УДАРЕНИЕ НА О ВРЕМЕНН О М горизонте идет речь?
— На самом деле этот процесс уже начался. С 1 июля этого года мы сняли все валютные
ограничения, кроме обязательной репатриации валютной выручки на счета в российских
банках. Это означает, что рубль формально полностью конвертируем. То, насколько
рубль будет активно использоваться в мире, зависит от действий власти, прежде
всего от взвешенной макроэкономической политики. Кроме того, мы предпринимаем
ряд стимулирующих шагов. Например, организуем биржу нефти с торговлей в рублях.
Хотя, насколько мне известно, и без этих усилий центральные банки ряда стран уже
проводят консультации по вопросу хранения части валютных резервов в рублях.
При этом мы отдаем себе отчет в том, что в ближайшем будущем мы можем претендовать
на роль региональной валюты. Например, на евразийском пространстве, особенно в
республиках бывшего СССР.
Внутренняя финансовая политика
— Тренд на усиление позиций рубля на мировом финансовом рынке неминуемо приводит
к его укреплению уже сейчас. Так, в течение первого полугодия наша национальная
валюта укреплялась, на наш взгляд, слишком быстро, создавая серьезные проблемы
для развития целого ряда отраслей хозяйства. Как вы предполагаете совместить долгосрочные
и краткосрочные задачи политики в области курса?
— За пять месяцев индекс реального эффективного курса рубля к иностранным валютам
составил 5,4 процента. Это оказало определенное положительное воздействие на инфляцию.
При этом замедлился рост в ряде секторов, напрямую конкурирующих с импортом, в
том числе в производстве машин и оборудования. В этом секторе в январе–мае этого
года наблюдалось падение производства на 7,5 процента, в прошлом году падение
составляло 0,1 процента, зато в 2003-м и 2004 годах наблюдался рост на 19 и 21
процент соответственно. Это не может не настораживать.
От укрепления рубля при неизменном внутреннем спросе выигрывают производители,
которые не испытывают слишком сильной конкуренции со стороны импорта или активно
используют в производстве импортные компоненты. Проигрывают же экспортеры и те
отрасли, которые производят продукцию, конкурирующую с импортными поставками,
и сталкиваются с ужесточением конкурентной борьбы.
Однако в усилении соперничества есть положительный момент. Значительная часть
предприятий российской промышленности остается неэффективной. Из-за давления со
стороны конкурентов им придется сокращать затраты и проводить реструктуризацию.
Полагаю, что российские производители еще не исчерпали возможности снижения расходов
и повышения производительности труда.
Это и происходит, о чем свидетельствует внешнеторговая статистика: структура
импорта меняется в пользу машин и оборудования. Доля этих товаров в импорте в
январе–апреле составила 44 процента, в то время как в январе–апреле прошлого года
она составляла лишь 41 процент. Это говорит о том, что более производительное
и технологичное импортное оборудование в результате укрепления рубля становится
доступнее для российских предприятий.
В среднесрочной перспективе повышение реального курса национальной валюты — процесс,
видимо, неизбежный. Но важна тактика курсовой политики. Повысить курс рубля можно
резко, но тогда нам не избежать спада во многих отраслях обрабатывающей промышленности,
мы придем к дефициту торгового баланса, возникнут проблемы с доходной частью бюджета.
Можно же допускать плавное повышение реального курса рубля, как это происходит
сейчас. Тогда экономика успевает приспосабливаться к действующим реалиям. Второй
путь значительно лучше. В целях борьбы с инфляцией есть достаточно действенные
инструменты помимо валютного курса.
— Если говорить дальше о финансовой системе страны, то хочется затронуть вопрос
об основных приоритетах ее развития. У нас складывается ощущение, что финансовая
политика, в частности политика ЦБ, сегодня слишком осторожна и не использует всех
тех возможностей, которые нам дает прекрасное состояние государственных финансов.
Если есть много денег и есть рыночная система, то не следует ли создать условия
для вливания денег в рыночную систему не напрямую через инвестиции в конкретные
проекты, а опосредованно, например через систему госгарантий или систему рефинансирования?
Всем известно, как строили железные дороги в России в конце девятнадцатого века.
Компании выпускали облигации, и эти бумаги гарантировались государством, к тому
же платежи по этим бумагам освобождались от налогов при выпуске облигаций. Конечно,
это нагрузка на госбюджет, но вот они — дороги, мы до сих пор по ним ездим!
— У меня нет готового ответа на этот вопрос. Очевидно, что надо оставаться в
существующем макроэкономическом поле. Конечно, любое строительство, основанное
на акционерном капитале, да еще и при наличии государственных гарантий, — эффективная
вещь. Вопрос, какой ценой для макроэкономики это происходило. Мы же сейчас этого
не чувствуем. Не знаем, например, какая была инфляция, происходило ли реальное
укрепление того самого дореволюционного рубля.
— В тот период Витте добился реальной конвертируемости рубля.
— Это, безусловно, косвенное доказательство того, что с инфляцией было более
или менее в порядке. Но что, например, происходило с товарной корзиной? Что сколько
стоило, как это сказывалось на уровне жизни?
— Тогда и голод бывал...
— Значит, можно предполагать, что всплески цен на зерно, хлеб, соль были обычным
явлением. Поэтому говорить о том, что имперская экономическая система была сбалансирована,
я бы не стал. Наоборот, мне кажется, она была крайне разбалансирована. Другое
дело, что качество этой разбалансировки значительная часть людей просто не чувствовала.
Часть людей находилась на очень низком уровне потребления, жила впроголодь. Другая
часть почти постоянно жила в Баден-Бадене, где эти колебания тоже не имели значения.
Но возвратимся к нашей финансовой политике и к функциям Центрального банка. Наша
резервная система в целом со своими задачами справляется. Другой вопрос, что в
ряде случаев голая финансовая схема выдавливает экономический прагматизм. Достаточно
продуктивной для Центрального банка (если не сейчас, то в относительно близком
будущем) была бы идея разделения надзора и собственно банковского регулирования,
с одной стороны, и функции контроля за текущими параметрами финансовой системы,
а также рефинансирования банков — с другой. То есть кредитования экономики в целом
и отдельных институтов этой экономики в частности.
— Если говорить о кредитовании бизнеса, то всплывает вопрос о региональном развитии
банковской системы. Частные банки сегодня развивают региональные сети, но, возможно,
требуется какая-то специальная программа налогового или иного экономического стимулирования
банков к этому.
— Да, несмотря на то что малый и средний бизнес динамично развивается, считаю,
что темпы его роста должны быть выше. По сравнению с другими развитыми странами
доля малого и среднего бизнеса в произведенном ВВП до сих пор незначительна. Одна
из главных причин торможения роста — нехватка оборотных средств. Почти 40 процентов
руководителей предприятий называют эту причину главной. И хотя здесь прослеживается
положительная динамика (в 2000 году эту причину назвали 63 процента), 40 процентов
— это, конечно, очень много.
Что делать? Возможно два встречных направления. Банки должны обращать больше
внимания на кредитование малых предприятий. Государство же могло бы увеличить
объемы рефинансирования по таким кредитам.
— А региональная экспансия?
— На сто процентов согласен. Это проявляется и в ходе моей работы по национальным
проектам. Совершенно очевидно, что люди готовы занимать деньги. Причем не только
на уровне среднего бизнеса, но и на уровне личных подсобных хозяйств. И для них
основная проблема даже не возврат займа и, как ни странно, не процентная ставка,
а инфраструктура. Страна гигантская, а инфраструктура часто обрывается на уровне
центра субъекта федерации. В городах с населением 150–200 тысяч иногда есть по
два-три мелких банка. Но люди живут и в других местах. В этом смысле развитие
банковской инфраструктуры в целом, например по национальному проекту в области
АПК, — вещь абсолютно необходимая.
Границы государства
— Как вы сами сказали, вам часто приписывают стремление создать в России систему
госкапитализма. Как вы определяете границы участия государства в экономике? В
каких отраслях вы рассчитываете на создание крупных и эффективных частных компаний?
— Я не считаю, что государство вообще не должно быть собственником хозяйствующих
субъектов на нынешнем этапе развития. Но я и не считаю, что государство должно
увеличивать свое присутствие в экономике. Государство — не очень эффективный собственник.
Хотя некоторые государственные компании демонстрируют отнюдь не плохие показатели.
Границы участия государства можно обозначить стратегическими секторами (оборонно-промышленный
комплекс, трубопроводный транспорт, электрические сети, атомная энергетика). Это
отрасли, в которых необходимы масштабные инвестиции и определение вектора развития
на долгие годы. А также отрасли с низкой или отрицательной рентабельностью. Отрасли,
теряющие позиции ввиду серьезной конкуренции, но которые необходимо сохранить
по стратегическим соображениям (например, авиакосмический сектор). На нынешнем
этапе требуется и сохранение специализированных финансовых институтов развития
и поддержки внешнеторговой деятельности.
Практика последних лет показывает, что инвестиции в больших объемах идут в те
компании, где есть доля государства. В период хаотично развивающейся экономики
и корпоративных войн на протяжении всех девяностых годов доверие бизнесменов друг
к другу было серьезно подорвано. И многие из них сейчас видят в лице государства
надежного партнера.
Относительно крупных и эффективных частных компаний могу сказать, что такие сейчас
есть в ТЭКе, черной и цветной металлургии, связи, розничной торговле. Подтягивается
банковский сектор. Конечно, далеко не все они на фоне глобальных компаний значительны.
Но на российском рынке они играют весьма заметную роль. С либерализацией экономики
и развитием финансовых рынков Россия все больше интегрируется в мировую экономику.
Не исключаю, что в целях конкуренции с мировыми гигантами уже в ближайшем будущем
в России начнется процесс консолидации компаний. Государство намерено оказывать
поддержку инициативам в этой сфере. Если это не будет создавать чрезмерные риски
злоупотребления монопольным положением.
Кстати, в выступлении на петербургском форуме я нигде не говорил о поддержке
создания только крупных государственных корпораций. Форма собственности не имеет
особенного значения. Куда важнее их эффективность.
Земля в обороте
— Один из важнейших национальных проектов связан с развитием рынка недвижимости.
Как говорят участники рынка, одно из главных ограничений его развития — дефицит
земли под застройку. Компании, которые желают строить, сегодня уже не могут "выбить"
землю из муниципальных органов власти ни за взятки, ни через аукционы, никак.
Существует ли, на ваш взгляд, механизм, который позволит создать цивилизованный
рынок земли?
— Вопрос свободного получения прав на земельные участки для жилищного строительства
сегодня основной. Пока земля у нас не вовлечена в должной мере в экономический
оборот. Она остается либо в государственной, либо в муниципальной собственности.
Самый прозрачный и конкурентный механизм предоставления земельных участков — на
открытых аукционах. В этом случае возможность приобрести права на земельный участок
получают все желающие. Причем без всяких дополнительных поборов. А продавцы получают
за земельный участок в бюджет наилучшую цену. Однако перед тем, как земельный
участок выставят на аукцион, он должен быть сформирован (проведен кадастровый
учет, подготовлены градостроительные регламенты, технические условия и так далее).
Сегодня этот процесс вызывает много сложностей у муниципалитетов, ведь раньше
всем этим занимались сами застройщики. Но ничего сложного в этом процессе нет,
надо просто этим заниматься. И те муниципалитеты, которые хотят развивать жилищное
строительство, уже это делают. Кстати, недавно правительство России рассмотрело
на своем заседании вопрос об изменениях в законодательстве о землеустройстве и
о резервировании земли для целей строительства. Кроме того, мы продумываем вопрос
о других механизмах вовлечения земли в оборот. Это касается снижения выкупных
цен на землю и упрощения регистрации прав на недвижимость. А также перевода земель
сельхозназначения в земли других категорий для жилищного, в том числе малоэтажного,
строительства.
— В рамках программы "Доступное и комфортное жилье — гражданам России" очень
много говорится об ипотеке и о снижении процентных ставок по ней. Почему акцент
делается именно на этом, ведь сама по себе ипотека, стимулируя спрос, не решает
другой проблемы — недостаточного предложения из-за малых масштабов жилищного строительства?
— Потому что ничего другого, кроме вариаций на тему ипотеки и близких к ней форм
кредитования под обеспечение, в мире не придумано. Все остальные способы являются
дополнительными и связаны со строительством социального жилья. Рассуждать иначе
— значит плодить иждивенческие настроения.
Основная проблема сегодня состоит в сбалансированном стимулировании спроса и
предложения на рынке жилья. Сегодня спрос действительно превосходит предложение.
Именно поэтому в национальном проекте предусмотрены меры по увеличению строительства
жилья, включая государственную поддержку обеспечения земельных участков коммунальной
инфраструктурой, проведение земельных аукционов, снижение административных барьеров
получения разрешения на строительство и другие. Но без реализации мер по увеличению
платежеспособного спроса населения мы не сможем повысить доступность приобретения
жилья для граждан. Сегодня лишь 11 процентов населения могут приобрести жилье
за счет собственных и кредитных средств. Без развития долгосрочного ипотечного
кредитования, даже если мы полностью остановим рост реальных цен на жилье, эта
доля существенно не увеличится. А мы планируем к 2010 году увеличить ее до 30
процентов населения.
— Следующий вопрос, что и как строить. Все понимают, что концепция территориальной
концентрации населения себя изжила. Необходимо попытаться продумать новую концепцию
расселения, адекватную новому времени. Но как подойти к вопросу о новых городах,
если у нас практически уничтожен институт генпланов?
— Действительно, во многих местах генпланов городов нет. Этим не занимались последние
двадцать-тридцать лет. Их нужно создавать заново. Но это обязанность субъектов
федерации и муниципалитетов. А вообще новая концепция расселения — архисерьезная
вещь. С одной стороны, нам ни в коем случае нельзя допускать унификации страны
по производственно-барачному принципу. С другой — мы не можем и полностью игнорировать
стандартизацию поселений, запросы промышленности.
— То есть это должно быть индивидуальное, но одновременно и индустриальное строительство?
— Индустриальное строительство, причем с учетом крена в строительство модульное.
По-хорошему это, вообще-то, должна быть государственная программа. Но центр работы
должен быть в субъектах федерации. Подобные сигналы уже неоднократно давались
нашим коллегам в субъектах. Кто-то, кто поживей, начал этим заниматься — генпланы
готовятся. Кто-то пока еще раскачивается. Но без новых планов развития территорий
делать в двадцать первом веке нечего.
— Тема, косвенно касающаяся жилищного строительства, — энергосбережение. У нас
же невероятно энергорасточительное хозяйство, в том числе коммунальный сектор.
Не кажется ли вам, что необходимо законодательно вынудить компании вводить в оборот
энергосберегающие технологии, установив некие технологические коридоры?
— Давным-давно пора. То, как мы обращаемся с энергоресурсами, не только следствие
национального характера, но и следствие нашего богатства. Мы никогда издержек
не считали. Это настолько глубоко укоренилось. Даже на уровне крупных компаний
минимизацией энергозатрат занимаются далеко не все. Что уж говорить о строительных
технологиях. В будущем, даже оставаясь крупнейшей энергетической державой, мы
должны сначала смотреть на энергоэффективность, допустим, строительства дома,
подсчитать, какие энергосберегающие технологии можно использовать. И только после
этого сказать: да, мы за это беремся. Этим пора заниматься. Но заниматься надо
снизу доверху или сверху донизу. Это должно быть и в государственных программах,
и в корпоративных планах, и в головах людей.
Другие нацпроекты
— В рамках национальных проектов вы занимаетесь проектом образования. Каким наше
образование должно быть, на ваш взгляд, — фундаментальным или прикладным?
— Это извечный вопрос образования. Что важнее — чистое универсальное знание или
набор технологических приемов, работающих на практике? Ответ очевиден: и то и
другое. Вопрос в пропорции. Она определяется двумя вещами: интересами самого учащегося
и потребностями времени. Советская система образования, по мнению большинства
аналитиков, была фундаментальной. Сегодня очевиден прагматический крен. Но ситуация
изменилась настолько сильно, что уже нельзя так жестко разделять подходы. В современном
мире накоплено столько знаний, и их количество так динамично растет, что уже невозможно,
как несколько веков назад, определить тот минимум, который можно признать фундаментальным.
Фундаментальными становятся умения учиться, отбирать и применять необходимую информацию,
взаимодействовать, проектировать. Широкий кругозор здесь может только помочь.
И вообще не следует забывать максиму, что "самая лучшая практика — это хорошая
теория".
— По поводу высшего образования существует точка зрения, что быстрый рост количества
вузов и студентов — негативное явление, так как происходит девальвация дипломов
и люди выходят неподготовленными ни к чему. Между тем это свидетельство высокого
спроса на высшее образование, который надо не задушить, а удовлетворить. Возможно
ли налаживание прямых финансовых и профессиональных связей между вузами и предприятиями,
чтобы повысить качество образования, не снижая его доступности? Возможно ли стимулирование
государством этих связей через налоговые преференции соответствующим частным компаниям
и физлицам? Или есть какие-то другие механизмы?
— Рост числа вузов и студенчества характерен не только для России. Это мировая
тенденция. И все страны ищут новые финансовые механизмы поддержки высшего образования.
Мы сейчас прорабатываем ряд законопроектов по предоставлению налоговых преференций
организациям, оказывающим поддержку образовательным учреждениям. Признанной стала
идея формирования так называемых эндаументов (целевого капитала). Формируются
и механизмы кредитования получения образования.
Кроме того, готовятся формы социального партнерства вузов. Создаются попечительские
советы с участием социальных партнеров. Представители предприятий входят в ученые
советы, с ними согласуются учебные планы, они участвуют в итоговой аттестации
и контроле качества.
— Недавно в России была выдана первая в мире лицензия на осуществление операций
на сердце с использованием клеточной терапии. Это представляется свидетельством
высокого уровня нашей хирургии. Насколько высок уровень нашей медицины сегодня?
Каким образом эти передовые технологии будут использованы для практического повышения
качества медицинских услуг в России?
— Перечень современных достижений России в высокотехнологичной медицине весьма
широк. В настоящее время отечественная медицина добилась успехов в лечении злокачественных
новообразований различных органов и тканей, сосудистой патологии головного мозга
и заболеваний сердца, родственной трансплантации печени. А также в применении
уникальных оперативных технологий в челюстно-лицевой, абдоминальной и торакальной
хирургии, при сочетанной и множественной травмах. Ведущие специалисты в этих областях
приглашаются для проведения мастер-классов в зарубежные клиники.
Для тиражирования высоких технологий в России в рамках реализации приоритетного
национального проекта в сфере здравоохранения в 2006–2007 годах будут построены
федеральные центры высоких медицинских технологий. К настоящему моменту принято
решение о строительстве в ближайшие два года 15 центров по следующим направлениям:
травматология, ортопедия и эндопротезирование; кардиохирургия; трансплантология;
нейрохирургия; репродуктивные технологии; эндокринология. Центры будут работать
в рамках выполнения государственного задания по оказанию высокотехнологичной медицинской
помощи населению Российской Федерации.
Кроме центров высокотехнологичной медпомощи, которые уже строятся, предполагается
создание перинатальных центров в рамках работы над демографическим проектом. Решение
о строительстве этих центров будет принято этой осенью.
— Одна из острейших проблем российского села — отток молодежи, которая чувствует
себя оторванной от мира. Может быть, имеет смысл в рамках нацпроекта развития
аграрного сектора заняться интернетизацией наших деревень, чтобы дать сельской
молодежи "связь с миром"?
— Одним из мероприятий приоритетного национального проекта "Образование" является
централизованное подключение в 2006–2007 годах всех общеобразовательных учреждений
Российской Федерации (в том числе сельских школ), не имеющих в настоящее время
широкополосного доступа, к сети интернета. Школа — это центр жизни в деревне.
Именно там и должно находиться "окно в мир".
Про партийность президента
— Мы начали интервью с политического вопроса о "суверенной демократии" — идеи,
которую берет на вооружение партия "Единая Россия". Вопрос о партийной системе.
Вроде бы ставка сделана на развитие партийной системы. Сильные политические партии
должны стать основой парламентаризма и важным элементом всей политической системы
страны. А должен ли президент страны быть членом партии?
— Считаю, что при развитой политической системе, где существует несколько крупных
политических партий, президент должен быть партийным.
— Нет ли здесь парадокса — долго ждать, пока сложатся сильные партии. В то же
время возможность выдвижения кандидата в президенты от партии стала бы политическим
действием, резко усиливающим партийную систему.
— Вся жизнь состоит из парадоксов. Не уверен, что сейчас наше гражданское общество,
а тем более все население страны готово к появлению партийного президента. Либо
это будет ситуация, когда президент формально партийный, но фактически является
внеполитической фигурой (что, собственно, отчасти просматривается в нашей Конституции).
Но тогда это не развитая партийная система. Говорить же сейчас о том, что президент
должен обязательно "выйти из шинели" какой-то одной партии, пусть даже очень просторной,
сегодня преждевременно. Но то, что в перспективе будет именно так, для меня очевидно.
— Спасибо за столь обширное интервью.