Мелодичный бой курантов на время заглушил грохот тяжелых солдатских ботинок.
Раз-два, раз-два... Десятки крепких парней в камуфляже деловито впечатывали рифленые
подошвы в гладкие, отполированные веками каменные плиты. Для военнослужащих, расквартированных
в португальском городе Мафра, очередной день службы, как обычно, начинался с утренней
пробежки. И только затейливые колокольные перезвоны напоминали, что это не просто
гарнизон, а часть богатой и противоречивой истории древней страны. Куранты давно
отыграли, а солдаты все бежали вдоль бесконечного фасада странноватого комплекса
зданий. Вот здесь, в этом городе и в этом дворце26 октября пройдет юбилейный 20-й
саммит Россия-ЕС, чем и объясняется мой особый интерес к Мафре.
На вид невозможно определить, каково предназначение этого сооружения. Отчасти
он напоминал дворец, отчасти -- собор, а в чем-то походил на старинные, добротные
казармы. Миновав наконец обе островерхие колокольни, желтый, административного
вида корпус и массивную угловую башню, военные остановились у шлагбаума. Дальше
и впрямь начинались казармы. Этого я не ожидал, потому что располагались они все
в том же комплексе, обозначенном в большинстве путеводителей как "Монастырь и
Базилика Мафры".
В гидах, правда, это сооружение именовалось еще и "королевским дворцом", что,
само по себе, уже выглядело некоторым перебором. Но, очевидно, и этого португальцам
показалось мало. Что ж, их можно понять. Столь грандиозное строение, а точнее
-- целый квартал, способный вместить едва ли не все население городка, грех не
использовать по максимуму. Дворец-монастырь, а именно так, пожалуй, звучит его
самое краткое и точное определение -- явление, не ограничивающееся Мафрой. В соседней
Испании есть всемирно известный Эскориал, тоже органично совмещающий резиденцию
монарха с божьим храмом.
Собственно, этот, более ранний опыт и был взят за образец португальским королем
Доном Жоау V, когда у него в начале XVIII века возник замысел возвести нечто,
угодное Господу. За давностью лет многие подробности стерлись, многие превратились
в легенды, а многие дошли в нескольких версиях. Поэтому, прежде чем ехать в Мафру,
весьма кстати будет прочесть роман португальского лауреата Нобелевской премии
Жозе Сарамагу "Воспоминания о монастыре", не раз издававшийся на русском языке.
Его действие как раз происходит в то время, когда в городе началось строительство
дворца, и дело не только в этом. Писатель долго и дотошно изучал документы эпохи
и труды современных историков, но как человек порядочный с первых же строк честно
предупредил читателей: книга, изданная в 1982 году, не может точно отобразить
то, что случилось в годы 1720-е. Поэтому роман весьма уместно открывается зачином,
позаимствованным из сказок: "Жил-был однажды король, который дал обещание возвести
монастырь в Мафре. Жили-были однажды люди, которые построили этот монастырь. Жил-был
однажды безрукий солдат и женщина, обладавшая сверхъестественной силой. Жил-был
однажды священник, который хотел летать и умер сумасшедшим. Все это было когда-то".
Полет воображения литератора прихотливо перемешал правду с вымыслом. Главные
герои романа, бывший солдат Балтазар и его возлюбленная Блимунда, оказавшиеся
в Мафре и преследуемые святой Инквизицией, спасаются, улетая на фантастической
рукотворной птице-пассароле, которую мастерят вместе с падре Бартоломеу Гужмау.
Последний, между прочим, фигура -- историческая, а его пассарола -- не что иное,
как первый воздушный шар, усовершенствованный и доработанный впоследствии братьями
Монгольфье. В книге Гужмау наполняет воздухоплавательный аппарат чудесным эфиром,
состоящим из "воли людей", которая в момент смерти или проявленной ими слабости
отлетает от тела к звездам. А улавливать сбежавшую волю помогает волшебница Блимунда.
Бурная фантазия, как всегда у Сарамагу, соседствует с сочными зарисовками, создающими
живые картинки эпохи. И тогда "жили-были" превращаются в историческую хронику,
вдруг обретшую краски, запахи и плоть. Вот Дон Жоау V, абсолютный монарх, получивший
на родине прозвище Король-солнце, отдает супружеский долг Марии-Анне Австрийской,
пытаясь зачать наследника. Вот сонмы нищего люда под окриками и кнутами надсмотрщиков
горбатятся на великой стройке, выполняя обет венценосца, который поклялся воздвигнуть
самый большой и роскошный на всем белом свете монастырь, если Бог все же дарует
ему продолжение рода.
"В целом мире не сыщешь другого народа, который тянул бы лямку столь же рьяно,
как наш", -- горько восклицает писатель. Вот рыщут ищейки Инквизиции, которым
повсюду мерещутся ведьмы и нечистая сила. А вот простой народ от души веселится,
несмотря ни на тяжкие напасти, ни на усталость. Кажется, стоит только оглянуться,
и прямо за углом, на узкой улочке или игрушечной площади столкнешься с одним из
героев романа.
Так и есть. Вон он стоит в скверике, сам Жоау V. Правда, бронзовый, но оттого
не менее напыщенный и надутый, чем у Сарамагу. А вот и бравый солдат Балтазар.
Правда, изображенный на стене кафе, но такой же жизнерадостный и неунывающий,
как в книге. Видно, не зря "Воспоминания о монастыре", выдержавшие десятки переизданий
и переведенные на десятки языков, стали самым популярным произведением лауреата.
Люди восприняли его фантастических героев так же естественно, как будто они были
их знакомыми и соседями.
"Люди те же ангелы, только родившиеся без крыльев, в этом вся красота, родиться
без крыльев и обрести их, на то и дан нам ум, а раз дан ум, будут и крылья", --
восклицает падре Гужмау. Вольнодумный священник добивается своего, пассарола взмывает
в небо. Выполняют дерзкую задачу и строители храма. Невиданное сооружение, порожденное
прихотью португальского деспота, возносится ввысь, продолжая удивлять и в ХХI
веке. Дворец-монастырь настолько велик, что буквально поглощает остальную часть
города. Колокольни и купол храма видны с любой улицы, из любой подворотни. От
постоянно нависающего над домами колосса никуда не скрыться.
Сам город, напротив, смотрится из дворца низеньким и плоским, и так было с самого
начала. "Перспектива, открывающаяся из Базилики, малоинтересна, -- писал в 1787
году англичанин Уильям Бекфорд. -- Оттуда видны только крыши незначительной деревни
и песчаные дюны, возвышающиеся над узкой полоской океана. Слева вид ограничен
крутыми горами Синтры, а справа хоть какое-то отдохновение глазу дает сосновая
роща, раскинувшаяся в усадьбе виконта Понте де Лимы".
Впечатление полного господства дворца-монастыря над городом подтверждается цифрами.
Фасад здания протянулся на 220 метров, а высота приближается к сотне. На сорока
тысячах квадратных метров площади разместились почти девять сотен залов, в которые
ведут пять тысяч дверей. А за двумя с половиной тысячами окон скрывается несметное
количество произведений искусства. Такая махина не может зрительно не раздавить
городок, которого бы не было вовсе, не возникни у короля мысли о храме.
Мафра появилась благодаря тому, что вокруг дворца стихийно разросся лагерь строителей.
С самого начала на стройке работали тысячи, а в последние несколько лет их количество
доходило почти до сорока тысяч. Если прибавить к этому семь тысяч надсмотрщиков,
неустанно следивших за тем, чтобы рабочая сила не отлынивала и не сбежала, и сотни
начальников, то становится ясно, что город просто не мог не возникнуть.
Историки утверждают, что поначалу монарх не помышлял о столь масштабном свершении.
Когда в 1717 году в фундамент был заложен первый камень, речь шла о скромном монастыре,
где нашла бы приют чертова дюжина монахов-францисканцев. 28-летний монарх на большее
и не надеялся. Только что завершилась война за испанское наследство, не принесшая
Португалии, несмотря на союзничество с победившей Англией, больших дивидендов.
Казна не могла потянуть дорогостоящее предприятие, предполагавшее одни расходы.
Вскоре, однако, положение заметно улучшилось. В Бразилии, крупнейшей португальской
колонии, началась разработка крупных месторождений золота и алмазов. Лиссабонский
двор стряхнул с себя финансовые путы и занялся крупными проектами, где первенство
принадлежало Мафре. Учившийся в Италии немецкий архитектор Иоган Фридрих Людвиг,
которого португальцы на свой манер переделали в Жоау Фредерику Лудовисе, разработал
новый, куда более амбициозный проект.
Вместо церквушки он начертил величественный храм с парой высоких колоколен, кельями
для трех сотен монахов и полутора сотен послушников, многочисленными залами для
короля и свиты. Замысел, выполненный в стиле, объединившем черты барокко и итальянского
классицизма, и был принят к исполнению. В 1730 году, тринадцать лет спустя после
начала строительства, храм был освящен. Пышные празднества продолжались восемь
дней, и о них надолго осталась память в народе.
Результат нечеловеческих усилий, напрягших страну, оказался своеобразным. Снаружи
и дворцовая, и монастырская части вряд ли способны произвести неизгладимое впечатление.
Подобные здания можно встретить в различных странах Южной Европы. "Мраморной безвкусицей"
называл Мафру классик португальской литературы Алешандре Эркулану. Можно с ним
не соглашаться, но бесспорно то, что уникальность комплекса заключается не в архитектуре,
а в его размерах и внутреннем убранстве.
С этой точки зрения ничего подобного не существует ни в Португалии, ни где бы
то ни было еще. Чтобы в полной мере оценить своеобразие дворца-монастыря, надо
непременно в него зайти. Часть комплекса занимают военные, но самое интересное
увидеть можно. Регулярные экскурсии проводятся и по королевской, и по монастырской
части. Ограничения существенные, но их только два: посетители не имеют права разгуливать
без сопровождения, а любая съемка строго запрещается.
Так что тем, кто привык запечатлевать "на цифру" каждую минуту своей драгоценной
жизни, в данном случае придется полагаться исключительно на память. Невозможность
пользоваться фотоаппаратом и видеокамерой обостряет восприятие, но запомнить все
невозможно. Зал сменяется залом, каждый следующий не похож на предыдущий, у каждого
свое предназначение, отделка и обстановка, а время пребывания ограничено.
И все же, многое из увиденного остается. Как забыть опочивальни короля и королевы,
разделенные между собой 232 метрами мраморных коридоров? А охотничий зал, где,
помимо увешанных чучелами стен, из рогов и шкур благородных оленей, косуль и кабанов
целиком сделана вся мебель? А зал развлечений, где собраны, кажется, все возможные
настольные игры, существовавшие до открытия электричества? А монастырская аптека
с ее здоровенными лекарственными склянками, которыми, в самом что ни на есть прямом
смысле, можно без проблем убить лошадь? А выставка медицинских инструментов, больше
похожих на орудия пыток инквизиторов, но, как утверждают, помогавших ставить на
ноги захворавших монахов?
Что говорить о библиотеке, по праву соперничавшей с книгохранилищем старейшего
университета в Коимбре. Этот двухэтажный зал длиной со спринтерскую беговую дорожку
заставит каждого истинного библиофила задрожать и почернеть от зависти. Два его
полуэтажа, отделенные друг от друга изящной галереей в стиле рококо, на всем протяжении
сверху донизу заполнены почти сорока тысячами фолиантов ХV--ХVIII веков, среди
которых немало редчайших первых изданий.
Ин-октаво, ин-кварто, ин-фолио в солидных кожаных переплетах с золотым тиснением
сортировались по темам. Но были и исключения -- запрещенные и еретические книги.
Они также отбирались в королевскую библиотеку, однако найти их мог только главный
хранитель. На обложках выводились названия, не имевшие ничего общего с содержанием
работ, опасных для незрелых умов.
Не меньший интерес вызывает и монастырская часть, занимающая свою долю комплекса,
но не отделенная от королевской барьерами или стенами. Кельи монахов скромны,
но аккуратны и отнюдь не убоги. Францисканский орден, приглашенный Жоау V, поощрял
отказ от собственности и строгую аскезу, но королевский дворец требовал определенного
уровня и для отрешенных от всего мирского францисканцев. К тому же, некоторую
часть удобств можно было объяснить заботой о душе.
Так, даже в монастырском лазарете больные монахи могли участвовать в службе.
Их кровати располагались таким образом, что в специально проделанные окна они
видели и слышали все, что происходило в храме. Во второй половине ХУШ века во
дворце приютилась художественная школа во главе с итальянским скульптором Алессандро
Джусти, получившая известность за пределами Португалии.
Итальянцы всегда ценились в Мафре. На Аппенинах закупались скульптуры и картины,
мебель и мраморные плиты. Жоау V не жалел денег, выбирая самый дорогой камень
и ценные породы дерева. Чтобы доставить тяжелые плиты до места назначения, приходилось
сначала переправлять их на судах, а последние километры везти на повозках, запряженных
быками. По тому же принципу, только в Антверпене, приобретались и колокола для
курантов.
Легенда гласит, что, узнав цену, выставленную фламандскими мастерами, король
так удивился дешевизне, что решил удвоить заказ и построить не одну, а две колокольни.
Как бы то ни было, Мафра располагает сразу двумя равнозначными курантами, позволяющими
играть сложные мелодии. На одной башне висит 47 колоколов, на другой -- 45. При
этом самый тяжелый, чей звук разносится по окрестностям на многие километры, тянет
на десяток тонн, а самый легкий -- на тридцать килограммов.
Невозможно исполнить в другом месте и звучащие здесь органные произведения. Во
дворце установлены целых шесть инструментов, что породило собственный неповторимый
репертуар, а в наши дни стало хорошим поводом для проведения летних музыкальных
фестивалей. Расцвет продолжался недолго. В 1807 году, спасаясь от наполеоновских
войск, португальский монарх, захватив с собой лучшие произведения искусства и
самую ценную мебель, бежал в Бразилию. Оттуда он вернулся спустя полтора десятка
лет в окружении царедворцев, но без картин и кресел.
Куда подевалась большая часть увезенных из Мафры произведений искусства, остается
неизвестным. В 1834 году стряслась новая беда. Закрылся монастырь. Доморощенные
либералы сделали то, что не пришло на ум иностранным завоевателям. Победив в гражданской
войне консерваторов-монархистов, они издали декрет о роспуске религиозных орденов,
и монахам пришлось идти по миру и осваивать светские профессии. С тех пор монастырская
часть дворца больше никогда не функционировала по прямому назначению.
К концу ХIХ века Мафра все больше превращалась в летний королевский развлекательный
центр. Сюда, в основном, приезжали на охоту. В окрестностях городка, помимо мелкой
дичи, водились олени, кабаны, а также такие встречающиеся только на Пиренейском
полуострове виды, как иберийские волки и орлы Бонелли. Да и как им было не водиться,
если рядом с дворцом, огороженный высоким забором, стоял заповедный участок площадью
в восемь с лишним сотен футбольных полей, на котором дозволялось охотиться исключительно
членам королевской фамилии.
Наступил ХХ век, и монархи повторили путь монахов. В 1910 году революционеры
свергли Мануэла П. Бежав из Лиссабона, последний король Португалии в последний
раз переночевал во дворце, а наутро переехал в расположенный в нескольких километрах
порт Эрисейра. Когда-то через него в Мафру завозились заморские материалы и колокола.
Теперь Эрисейра стала свидетелем последних минут португальской монархии. Увидев
гнавшихся за ним на автомобиле революционеров, Мануэл П поднялся на борт королевской
яхты и отплыл в изгнание в Англию.
В отличие от монархии заповедник ущелел, и в нем, как и встарь, гуляют и олени,
и волки. В 2003 году сильный лесной пожар опустошил большую часть территории,
но непоправимого не случилось. Огонь уничтожил больных и слабых животных, а здоровые
и сильные спаслись. По-прежнему разрешена и охота. Только теперь для участия в
ней обязательным условием стала не королевская кровь, а инструктор, следящий за
тем, чтобы не нарушались правила и не превышалась квота.
Для тех же, кто не приемлет подобного кровожадного отдыха, есть вегетарианские
пешие маршруты, позволяющие издали полюбоваться на фауну Мафры. В самом здании
водится еще один вид существ, не только охраняемый, но и специально разводимый
-- летучие мыши. Без их помощи, поясняют служители, не могла бы существовать библиотека
дворца. Крылатые полуночники несут действенную вахту, поедая насекомых и оберегая
от порчи драгоценные книги.
Летучие мыши остались единственными постоянными обитателями комплекса, если не
считать старика Жила Мангенса. Потомок французских граверов, прибывших в Мафру
в период строительства дворца, продолжает традицию, длящуюся больше двух веков.
Мангенс, как никто другой, знает все углы и закоулки каменного колосса. Бродя
по вечерам по бесконечным дворцовым амфиладам, он предстает перед охраной, словно
живой памятник эпохе, в которую короли давали обеты, а народ исполнял их и оставлял
память в камне, восхищающую далеких потомков.