Чтобы понять этот город, надо взглянуть на него с верхней точки и увидеть бухту,
которую он обтекает широкой плавной дугой, а по ночам полощет в ней свои огни.
Максим Горький, буревестник революции, ездивший отдыхать от нее в Италию, считал,
что Бакинская бухта напоминает Неаполитанскую. Когда в 80-е годы я до нее добрался,
то сделал несколько слайдов, а вернувшись в Москву, усадил друзей с бакинскими
корнями перед полотняным экраном и стал показывать. Кадр за кадром.
"Что это?" -- спросил я после просмотра. Некоторые сказали: "Баку", кое-кто узнал
Неаполь, и все согласились с Горьким: очень похоже. А самый упертый патриот стал
доказывать, что Бакинская бухта красивей...
Мы с сыном, исторические бакинцы, давно хотели показать свой город внуку Алеше,
который, что свойственно его поколению, к шестнадцати годам успел много чего повидать.
Съездил на Кипр, в турецкую Анталию, несколько лет прожил в Нью-Йорке, однако
на родине предков так и не побывал. И вот прошлым летом, когда он окончил школу,
мы решили этот пробел восполнить.
Заказали через Интернет номер в отеле, только что построенном в Новханах на Апшероне,
и отправились туда прямо из Бакинского аэропорта. Ландшафт за окном машины был
унылым: зона полупустыни -- выжженная солнцем земля с силуэтами допотопных нефтяных
качалок, которые все еще ухитряются что-то высасывать из апшеронских недр. Но
это так, перевернутая страница истории. Большую азербайджанскую нефть добывают
в иных местах -- на каспийском шельфе за десятки километров от Баку.
Поблизости от Новханов встретились два озера, но оба оказались соляными и давно
высохли. Это позволило увидеть, как добывается соль: ее нарезают на кирпичи и
укладывают штабелями для просушки. Мы попытались заинтересовать этим процессом
Алешу, но он мрачно спросил: "Это и есть Неаполь?"
Что поделаешь, такова особенность Баку: подъезды к нему на редкость безрадостны.
С одной стороны, это по контрасту увеличивает эмоциональный эффект от встречи
с красавцем-городом. А с другой... А с другой, я все же надеюсь, что у властей
столицы Азербайджана, переживающего экономический бум, дойдут когда-нибудь руки
и до "подъездных путей".
К этой мысли я возвращался не раз и позднее, пока мы покрывали на маршрутке путь
от Новханов до Баку или обратно. В этих жарких, тряских рейсах тоже можно было
что-то для себя открыть. Меня, к примеру, умиляло, что стоило войти в салон женщине,
как все без исключения юнцы вскакивали, чтобы уступить ей место. Никаких подсказок
со стороны старших -- вежливость на уровне врожденного рефлекса. Общественному
транспорту Москвы такое и не снилось. Я назидательно посмотрел на Алешу, но обнаружил,
что он тоже вскакивает. Правда, местные сверстники его опережали.
Отель оказался огромным. Обслуга, набранная здесь же, в Новханах, и наспех обученная,
явно терялась в этих просторах и выглядела немного испуганной. Зато номер был
вполне европейского уровня: кондиционер, которым можно управлять с ручного пульта,
телевизор с широким выбором программ, включая московские (есть также турецкие,
немецкие и, само собой, азербайджанские), мини-бар, ванна с раздвижной прозрачной
кабинкой. И горячая вода круглые сутки! "А разве бывает иначе?" -- спросил меня
внук, несколько удивленный моим восторгом.
Еще как бывает! Для Апшерона с его традиционным дефицитом влаги стабильная подача
воды, да еще горячей, -- большой прогресс. Во времена моей молодости каждая бакинская
семья старалась обзавестись персональным водохранилищем: в ванной под потолком
укреплялись жестяные баки, в которых по ночам, когда пользователей меньше, можно
было накопить резервную влагу. В бак полагалось бросить серебряную ложку: считалось,
что это смягчает воду. Хотя шолларская вода (по названию местечка, из которого
она вытекает) и так хороша. Рубик из "Мимино", нахваливавший воду в Дилижане (вторую
в мире после Сан-Франциско), явно не пробовал шолларской, а то бы он изменил нумерацию.
Звон струй, бивших в жестяное дно, врываясь в сон, навевал ассоциации с шумом
летнего дождя.
Ну а мы засыпали под рокот Каспия. Его неистовая синева ударяла в глаза сразу
же, как выйдешь на балкон. На фоне этой природной красоты пара бассейнов внизу
и походившие на гигантских рептилий разноцветные трубы аквапарка, главной гордости
отеля, явно проигрывали.
На первую встречу с Каспием мы отправились утром сразу после завтрака. Пандус,
начинавшийся в отеле, выводил прямо на теплый пляжный песок (в полдень он уже
обжигал). Там же, где на него накатывает море, он в любое время суток остается
прохладным. Песок Апшерона, отполированный волнами до зеркального блеска, не спутаешь
ни с каким другим -- упругий шелк! Мои голые подошвы узнали его сразу -- так нельзя
забыть руки матери. Я присел на корточки и потрогал Каспийское море. "Вот она,
родина!" -- сказал я про себя, чуть смущаясь глуповатой улыбки, которую ощутил
на губах.
"Ну, как, можно конкурировать с Неаполем?" -- спросил я Алешу, только что вынырнувшего
из волн и намеревавшегося снова скрыться под ними. "Что Неаполь! Теперь будем
ездить только сюда," -- пообещал внук.
А какое это наслаждение -- выйти из Каспия с солеными брызгами на теле и увидеть,
что на пластиковом столике у лежаков тебя ожидает янтарный чай в армуды -- пузатых
стаканчиках, похожих на электрические лампочки с открученным дном. А рядом в блюдечках
-- варенье из винограда и орехов и отдельно -- твердый колотый сахар, если хочешь
пить чай в прикуску. Да еще горячий чайничек для добавки, потому что невозможно
представить себе чудака, который обошелся бы одним стаканом такого лакомства.
Это и есть сервис по-апшеронски. Не знаю места на земле, где чай готовили бы лучше.
В Новханах у моря мы провели 10 дней, не без сожаления покидая его, чтобы встретиться
с друзьями и окунуться в толчею бакинских улиц. И каждый раз, проходя через прохладный
холл, я бросал взгляд на большой бюст Гейдара Алиева, отражающийся в плитах мозаичного
пола. Его скульптурные изображения и портреты попадались нам и в Баку, пожалуй,
даже слишком часто.
И я вспоминал, каким знал этого человека при жизни. Мне приходилось много раз
втречаться с Гейдаром Алиевичем, сопровождая его в поездках по стране и за рубежом
в качестве тассовского спецкора в ту пору, когда он был членом Политбюро и первым
заместителем главы советского правительства. Благодаря этому мне удалось познакомиться
со странами, куда по туристской визе не попадешь, такими, к примеру, как Ангола,
Северная Корея, Лаос. Но более всего запомнилась поездка по БАМу в июне 1984 года.
Тогда нам пришлось перепробовать все виды транспорта -- поезд, самолет, вертолет
и даже вагонетки подземной дороги, проложенной в Северо-Муйском тоннеле.
Когда команда, сопровождавшая Алиева, садилась в вагончики, в воздухе раздался
явственный хруст -- это трещали суставы министра путей сообщения СССР Н.С.Конорева
и его коллег, привыкших к мягким сидениям "зилов". В штольне, то и дело хлюпая
едва ли не по колено в воде, мы провели 8 часов, полную рабочую смену. Выбравшись
на поверхность, Гейдар Алиевич, одетый, как и все, в резиновые сапоги и водонепроницаемую
робу, весело кинул толпе, собравшейся поглазеть на высокого начальника из Москвы:
"А где цветы? Я сегодня мировой рекорд установил: затащил под землю четырех министров".
Алиев разительно отличался от своих кремлевских соратников. Сводя с ума охрану,
мог запросто оказаться в самом центре толпы; ломал график запланированных встреч,
чтобы появиться в месте, где его никто не ждал; обладал невероятной работоспособностью
и -- что поражало более всего -- не стеснялся учиться. Помню, где-то близко к
полуночи в Кургане перед встречей с избирателями (тогда он впервые баллотировался
в Верховный Совет РСФСР) Гейдар Алиевич пригласил к себе комментатора программы
"Время" Калерию Кислову и меня, чтобы посоветоваться, какие фрагменты его выступления
целесообразно передать газетам, а какие -- ТВ.
В ходе разговора Кислова неожиданно сказала: "Извините, Гейдар Алиевич, вы неправильно
ставите ударение -- говорите "досуг", а надо "досуг". "Разве? -- удивился он.
-- А я считал, что так и говорят: "индустрия досуга". Теперь буду знать, спасибо".
На следующий день Алиев с трибуны раз 15 произнес это злополучное слово (значительная
часть речи была посвящена деятельности учреждений культуры) с безупречно правильной
артикуляцией.
А Горбачев, между прочим, до конца своего президентства продолжал говорить: "начать"
и "облегчить". Может, никто не решился его поправить?
В 1985 году Гейдара Алиевича постигло тяжелое горе -- ушла из жизни его жена
Зарифа-ханум, известный офтальмолог, разносторонне одаренный человек, нежная мать
и супруга. Мне тогда позвонил руководитель секретариата Алиева Валерий Гриднев
и передал неожиданную просьбу шефа: написать в одном экземпляре, лично для него,
о том, как проходило прощание с его супругой.
За всю мою журналистскую жизнь мне не приходилось выполнять более сложной работы.
Но, кажется, я понял смысл этой просьбы. В тот страшный день Гейдар Алиевич из-за
горя порой просто переставал воспринимать происходящее, а ему хотелось сохранить
в памяти все, что было связано с самым дорогим для него человеком, в том числе
и трагический час прощания. Я написал об этом, как мог, и понимая, что показывать
это никому нельзя, сам же перепечатал. В одном экземпляре. Так мне по-новому открылся
этот сильный, волевой, очень уверенный в себе человек...
После большого перерыва я встретился с ним в Баку в весьма драматичное время
-- 16 июня 1993 года. Накануне Алиева избрали председателем Милли меджлиса (азербайджанского
парламента), и эта дата позднее была объявлена Днем национального спасения. Звучит,
наверное, пафосно, но точно отражает конкретный исторический момент. Я сам видел
плакат, с которым в те дни народные толпы встречали в Бакинском аэропорту Гейдара
Алиева, срочно вызванного из Нахичевани президентом и главой Народного фронта
Абульфазом Эльчибеем: "Приди и спаси твой больной Азербайджан!"
Страна была на краю пропасти. На Баку двигались войсковые части Сурета Гусейнова,
требовавшего отставки президента. А сам Эльчибей ночью неожиданно сбежал из Баку
на самолете. Подготовлены были два маршрута -- Стамбул и Нахичевань, Эльчибей
после некоторых раздумий остановился на втором. В общем, полная неразбериха и
вакуум власти.
Гейдар Алиевич, только-только перебравшийся в кабинет главы парламента, выглядел
утомленным -- он несколько ночей не спал, но был, как всегда, собран и энергичен.
Чем закончились тогдашние события, хорошо известно -- Алиеву удалось переломить
ситуацию, что предопределило возрождение Азербайджана. Однако показательно, что
и в тот тревожный день он говорил не только о текущем политическом моменте, но
и о делах, вроде бы не самых актуальных, однако представлявшихся ему принципиально
важными. В частности, о том, что его тревожит отток из Баку русскоязычного населения.
-- Баку должен быть таким, каким он исторически сложился, -- убежденно сказал
Гейдар Алиевич. -- А сейчас на нем лежит налет провинциальности из-за наплыва
множества случайных людей. Естественно, что какие-то миграционные процессы должны
происходить. Но важно, чтобы новые горожане поднимались до уровня столицы, а не
опускали ее до себя. Быть может, самая большая вина Народного фронта состоит в
том, что он значительно опустил планку культурно-образовательного уровня народа.
Утверждался такой настрой: "Русских мы не признаем, евреев не признаем, других,
третьих не признаем, есть только мы и мы..."
Я вообще против моноэтнических образований, -- подчеркнул мой собеседник. --
Азербайджан и его столица столетиями складывались как место совместного проживания
людей разных национальностей. В этом традиционно заключались особенности и примущества
Баку. Я всегда стоял на этих позициях и, если удастся как-то стабилизировать обстановку,
буду проводить такую политику и впредь. Прежде всего в интересах моего народа.
И уже тогда Гейдар Алиев, вскоре избранный президентом Азербайджана, определил
главное условие, которое может обеспечить его стране прорыв в будущее, -- ускоренное
освоение нефтяных богатств Каспийского шельфа и создание разветвленной транспортной
системы для поставки углеводородов за рубеж.
Разговоры о том, что Баку вполне может стать "азербайджанским Кувейтом", мне
доводилось слышать от друзей, живущих в этом городе, множество раз. Назвать это
национальной идеей, наверное, нельзя (искать ее -- занятие преимущественно российское),
но национальной мечтой -- безусловно. Последняя поездка в Баку меня убедила, что
некоторые ее грани реализуются.
Не знаю, можно ли считать это комплиментом, но сегодняшний Баку, динамичный,
быстро растущий и очень красивый город, напоминает нефтяной эмират. Иногда мне
казалось: если прислушаться, можно услышать, как над ним гудит незримый поток
нефтедолларов.
Поток не поток, но казна прирастает. Стратегические валютные запасы Азербайджана
увеличились до 5 миллиардов долларов, причем собственные резервы Национального
банка за год выросли вдвое, а активы государственного нефтяного фонда достигли
отметки 1,7 миллиарда долларов. Президент Ильхам Алиев напрямую связывает позитивные
перемены в жизни страны с реализацией нефтяной стратегии, заложенной его отцом,
преемником которого он стал.
Могу засвидетельствовать: никогда еще город на Каспии не выглядел таким ухоженным.
Даже древние дома словно сбросили груз лет. Фасады, обработанные пескоструйными
агрегатами, посветлели и открыли взгляду забытую красоту старинной лепнины.
Более всего меня поразили рыбаки с удочками на нижней террасе Приморского бульвара.
Еще лет пятнадцать назад Бакинская бухта была так загрязнена, что чайки, кружившие
над ней, имели фирменную отметину -- мазутную подпалинку на брюшке. При ветре
с моря (бакинцы называют его "моряна") прибрежную часть накрывал тяжелый слой
мазута, такой плотный, что на его лоснящейся поверхности можно было увидеть самые
неожиданные предметы. К примеру, сломанную металлическую раскладушку, которая
упорно не желала тонуть.
Ныне же бухта -- вне зависимости от розы ветров -- отливает бирюзой и пахнет,
как и положено приличному морю, солоноватой свежестью. Это в полной мере могут
оценить постояльцы отеля, сооруженного на оконечности пирса, глубоко врезающегося
в Каспий. Гостиница вместе с рестораном входит в комплекс нового яхт-клуба, способного
принимать самые крупные парусные суда, хоть легендарную трехпалубную яхту Романа
Абрамовича. Конечно, при условии, что она сумеет добраться до крупнейшего в мире
озера, не имеющего связи с океаном. Старый яхт-клуб тоже сохранился. У его причала
швартуются прогулочные суденышки.
Новостроек в Баку много. Я не сразу понял, чье же место занял дворец с ярким
мозаичным фасадом, поднявшийся за массивным зданием Дома правительства. А потом
сообразил -- там была мельница, унылое, лишенное окон строение, к которому вела
железнодорожная колея. Рассказывают, что его снос сопровождался массовым исходом
сильно рассерженных крыс. Куда они сгинули, никто не знает -- возможно, просто
растворились в истории. А в нынешнем красавце, именуемом "Ландмарком", расположились
посольство Великобритании и несколько западных фирм.
Мы долго любовались панорамой Баку со смотровой площадки еще одной городской
новостройки -- 16-этажной башни "Иср-плаза" (три первые буквы зданию, в котором
комфортно разместились отель, бизнес-центр и ресторан, подарил его владелец по
имени Исрафил). Город был, как на ладони, и перемещаясь по площадке со стеклянной
оградой, можно было осмотреть его со всех сторон, намечая маршруты будущих наземных
путешествий.
Некоторые изменения в архитектурном облике города связаны со сменой идеологических
ориентиров. Так, демонтирован горельеф "Расстрел 26 бакинских комиссаров" работы
известного скульптора Сергея Меркулова. Надо заметить, что это произведение с
самого начала вызывало определенные сомнения, поскольку скульптор изобразил коммунаров
как античных героев -- голыми. Особенно откровенно выглядели гениталии Степана
Шаумяна. В конце концов, чтобы прикрыть грех, к его паху была прислонена гранитная
глыба -- своеобразный фиговый листок весом под 100 кг.
А от мавзолея 26-ти осталась лишь гранитная фигура пролетария. И от того, что
вечный огонь в его вытянутях руках погас, кажется, что он держит чашу для подаяния.
В любом случае это уже перевернутая страница истории. Недавно президент Ильхам
Алиев открыл в Баку монумент в честь Азербайджанской демократической республики,
пришедшей на смену Бакинской коммуне. Просуществовала она недолго, всего 23 месяца,
с мая 1918-го по апрель 1920 года, но успела заложить, как сказал президент, традиции
демократизма в стране.
Древняя история более стабильна, что подтверждает судьба "Ичэри шэхэр" -- "Внутреннего
города". Так называют крепость, возведенную в XII веке, из которой Баку пророс,
как из колыбели. Хотя первые упоминания о здешней земле, где из колодцев вычерпывали
нефть кожаными мешками, относятся еще к VIII веку. Газовые факелы, бившие из почвы,
были заметны издали. Тверской купец Афанасий Никитин, зачарованный этим диковинным
зрелищем, в своих записках "Хождение за три моря", оставил меткий образ: "Бака,
где огнь горит неугасимый".
Крепость с ее лабиринтом улочек и переулков, обнесенных стенами из массивных
известковых плит, -- это сама спрессованная история. Особенно много легенд связано
со знаменитой Гыз галасы -- Девичьей башней. Так в древности называли на Востоке
сторожевые сооружения, которые никогда не сдавались врагам, и оставались таким
образом "башнями-девами". С бакинской каменной девственницей связывают и другую
историю -- с ее вершины бросилась в бушующие волны юная дева, спасаясь от кровосмесительной
страсти хана, ее отца. Повторись эта драма в наши дни, она не казалась бы столь
романтичной: за прошедшие века море далеко отступило от подножия башни, а разбиваться
об асфальт не так красиво...
Новое время подарило Бакинской крепости другие истории, некоторые из которых
шагнули с ее колоритных улочек на экран. Помните, как лихо, перепрыгивая с крыши
на крышу, убегал от преследователей человек-амфибия в одноименном фильме? Эти
кадры снимались в Баку. Чтобы совершить описанный подвиг, не обязательно быть
олимпийским чемпионом по прыжкам в длину. В Ичэри шэхэр есть улочки, по которым
можно передвигаться, держась руками за стены противоположных домов. Очень удобно
для пьяных, хотя в Баку их практически не встретишь.
Здесь же, в крепости, разыгрывался ключевой эпизод "Бриллиантовой руки" Леонида
Гайдая. Внук Алеша извел меня, требуя показать точное место, где поскользнулся
герой Юрия Никулина, после чего он очнулся в гипсе. Чувствовалось, что если он
этого не узнает, наша поездка окажется неполноценной. Поэтому я ткнул пальцем
на один из особенно крутых спусков и объявил: "Тут". А сам подумал: почему до
сих пор никто не догадался прибить памятную табличку в честь этого события? Представьте,
сколько бы здесь толпилось туристов из стран СНГ, щелкая затворами фотокамер!
Зато по кулинарной части гостям полный простор. Ресторанов, кафе и кафешек в
Баку уйма. Названия у них самые разные: от новомодных "Релакса" или "Оскара" (
привет из Голливуда!) до банальных "жемчужин". Но друзья чаще всего водили нас
по каким-то известным только им местам, скажем, на поселок Монтина, в ничем не
примечательную хибару, где для прохлады деревянные полы окатывали из ведер холодной
водой. Зато какая там была еда! Горы разноцветной зелени, которую так вкусно есть
со свежей брынзой; люля в лаваше; cочный, готовый прыснуть в первый подставленный
рот шашлык; золотистая осетрина. Все только что с углей и для аромата обложено
кусочками айвы. А в заключение -- гатык: холодная кисло-молочная жидкость, сдобренная
пряными травами. Подают ее в высоких фужерах, в которые принято разливать шампанское.
На прощанье мы побывали в новом ресторанчике, открывшемся на террасах Баилова,
прямо под балконом дома, из которого мы с сыном уезжали в 70-е годы в Москву.
Из уважения к гостям хозяин пришел поинтересоваться, как мы себя чувствуем. Звали
его Адалят, что в переводе означает "справедливость". Это подвигло меня на тост.
Я сказал, что впервые сижу за столом со Справедливостью и чувствую себя прекрасно.
Пусть же она будет вечным спутником нашей жизни, куда бы ни забрасывала судьба!
Вот такое максималистское требование. Поскольку к тому времени мы отведали кое-что
покрепче гатыка, тост был встречен с энтузиазмом, и мы выпили стоя. Непьющий Алеша
с губами, слегка перемазанными нар-шарабом, тоже встал и чокался с нами фужером
с зеленой водичкой "Тархун".
А я радовался, что не остался в отеле, хотя был соблазн после дня, заполненного
морем и солнцем, отдохнуть в прохладном номере. Школьный друг сына, которого я
знал еще мальчишкой, заехал за нами и ждал в холле. Я отправил к нему младшее
поколение, а сам прилег с книжкой. Но не тут-то было! Сын позвонил по мобильнику
и сказал: "Спускайся, Вячик хочет тебя обнять". Я засмеялся и пошел к лестнице.
На меня словно пахнуло южным теплом и сердечностью, от которой я успел отвыкнуть...
Наша слегка разомлевшая компания сидела за столиком в ожидании чая, а внизу пыхтели
невидимые за деревьями автобусы, взбиравшиеся на Баиловский склон. И мне вспомнилось,
как в военную пору мы мальчишками скатывались по нему на коньке, обгоняя дребезжавшие
трамваи. Именно на коньке -- в одном экземпляре, что будет трудно объяснить Алеше.
Мы тогда не подозревали, что коньков, дальних предков нынешних роликов, должна
быть пара. Один и тот, бог знает, сколько стоил, да, в общем-то, нам его вполне
хватало. Конек на правой ноге, левой разгоняешься, а потом приседаешь, выбросив
пистолетом освободившуюся конечность, и мчишься с нарастающей скоростью.
Это было довольно опасное занятие. В самом низу спуск пересекался с Краснофлотской
улицей, и зазевавшись, можно было выкатиться прямо под колеса автомобиля. Но в
этом и заключалась жутковатая сладость риска.
Баилов был районом военным: в самом центре его располагался штаб Каспийской флотилии.
А на склоне, ведшем к морю, среди дурманно пахнувших кустов олеандр были вырыты
траншеи. Считалось, что это сделано на случай фашистского десанта. Летом 1942
года немцы были совсем близко от Баку -- они дошли до Моздока. Овладение нефтяными
источниками Апшерона гитлеровское командование объявило ближайшей задачей. А генерал-полковник
Клейст, возглавивший группу армий "А", поклялся, что выпьет в Баку бокал за здоровье
фюрера.
Гитлер проявлял особый интерес не только к нефтяным богатствам нашего города,
поставлявшему фронту 90 процентов топлива, но и к самому Каспию. Уже много позже
я прочитал, что он даже подобрал адмирала для руководства боевыми действиями в
этом бассейне. Военные корабли предполагалось подогнать по железной дороге. Однако
после Сталинграда фюреру было уже не до того.